Михаил Веллер. Небо над головой
Михаил Веллер. Небо над головой
Когда дело походит к тридцати пяти, усилия - чтобы сохранить форму -
начинают напоминать режим олимпийского чемпиона. Но поскольку вам за это
не платят - раз вы не актриса и не манекенщица (и вам нужно работать,
растить двоих детей и содержать дом в порядке), - стремление оставаться
красивой женщиной приобретает ту подлинную глубину, искусственную замену
которой спортсмены находят в условностях рекордов. Однако своеобразное
бескорыстие вашего желания имеет следствием результаты, ощутимые чисто
конкретно. Вы не ревнуете своего мужа; напротив, - он ревнует вас, - в той
мере, в какой это необходимо, - если вы не дура. В парикмахерской вам, не
исключено, сделают именно такую прическу, какую вы хотите - при условии,
что парикмахер мужчина, разумеется. В часы пик мужчины хоть иногда
помогают вам сесть в автобус, а начальство - (опять же, конечно, мужчины)
не слишком вам хамит, - другим, во всяком случае, больше. Дочки (а старшей
ведь уже четырнадцать) обожают вас и стараются подражать, что совсем не
плохо в наши времена, когда... где же крышка? ага, вот она; так.
Тра-ля-ля...
Н-да, "наши времена", "ваши времена": стареем, матушка, стареем.
Забавно: и не то что не хочется (куму же хочется), и не то что грустно, -
вот не понять до конца. Осознаешь себя так же, как в двадцать пять, и как
в восемнадцать, и как в детстве, насколько я в состоянии помнить свое
детство: ты - это ты, умная, хорошая, все понимающая, грешная иногда; а
окружающий мир - ты понимаешь его, и он таков, каким ты его понимаешь;
меняется понимание - меняется окружающий мир, но он все равно тебе
понятен, и осознание системы этой - "ты - мир" - в принципе неизменно, и
все страшное и скверное случится не с тобой, хотя ты стареешь и знаешь
прекрасно, что именно с тобой-то все и приключится, порой уверена - и
спокойна - приобретаешь мужество? теряешь остроту чувств?.. привычка,
привычка к тому, о чем когда-то думала с ужасом; а вот внутренне до конца
не осознаешь. Появляются морщины, болезни - сначала пугаешься и грустишь,
потом - что ж, живут же люди и ничего, ты еще не хуже всех; но иногда
пронзит вдруг на краткое мгновение, что - все! это жизнь проходит! не
будет иначе! - и мертвящая тоска оледенит, и финишная ленточка ближе,
ближе, а цвета-то она, сволочь, черного.
Тьфу, черт...
А пока - пусть глупо - чувствуешь себя девочкой. (Старушка в трамвае
как-то обращается к двум подружкам своего возраста: "Выходим, девочки". Я
ощутила, как у меня щеки побледнели.) Ладно, с моей внешностью еще можно:
на вид мне от силы тридцать, при ярком солнце, - а в тридцать у нас все
"девушки" и "молодые люди"; очень мило. И не то беда, что тридцатилетних
мужиков воспринимают как мальчиков, а то, что они и сами часто себе
мальчишками кажутся: анекдот получается: семнадцатилетние считают себя
самостоятельными и все могущими, а тридцатилетние - не считают. Но женщин
подобное положение вещей, пожалуй, весьма бы устроило - ан, когда дело
доходит до дела, вдруг вспоминают, что "девушка"-то - начинающая стареть
женщина, у которой и то уже чуть-чуть не так, и это слегка не этак.
В семнадцать я полагала, что предел молодости - до двадцати одного. В
двадцать один - до двадцати пяти. И так далее. Сейчас я хочу держаться до
пятидесяти. Почему нет? Джина Лоллобриджида в микробикини на фотографии,
где ей сорок четыре, выглядит... О черт, опять лук подгорел! ф-ф, горячо!
Так, есть пятно...
"...Прости, что не поздравил тебя с восемнадцатилетием..."
Тр-реклятый шпингалет! Чаду полно. Сюда бы Лоллобриджиду и сунуть в
ее купальнике. Последишь за собой четыре часа в день, как же. За тобой
последят.
Ну конечно, чулок готов! И ведь хотела их снять, так нет. Чертов
стол, в который раз об него. Все, с получки покупаем новый, а этот - на
помойку, дешевле обойдется. Ей-богу, этот выкину.
Приятно позволять себе такие пустяки. Сейчас на наши с Сенькой
зарплаты жить вполне можно, чего там. Денег, правда, все равно никогда
нет, однако есть, в общем-то, все, что на эти деньги можно купить. Ну, не
то чтобы все, но в пределах разумного, скажем так.
Когда поженились-то мы с Сенькой на третьем курсе - ревела потихоньку
из-за рваных капронов. Он приносил мне - так знала отлично, что на себе
экономит, паршивец. Ладно, говорит, должен же я способствовать приличному
виду хотя бы одной красивой женщины. О-ля-ля... Красивой, красивой... Была
вроде. Ах, мои сладкие, на одной красоте, это уж само собой, не только
далеко не уедешь, но и вообще разобьешься вдребезги, так, что и костей не
соберешь. Дадут тебе зеленый свет, а там - бац! шлагбаум. Не в красоте
счастье, все давно знают, да только выводов не делают из того, что знают,
так уж повелось, и примеров кругом - сколько угодно. Но если вы не дура и
не сволочь... - хотя преуспевают, естественно, красивые недуры сволочи...
Хм, таков мир. Впрочем, и я, вроде бы - тьфу-тьфу - преуспеваю. Тоже
сволочь? Да нет, кажется.
Да и преуспевание - тоже... Горбом тянешь, гори оно все! И на работу
давка, и с работы - давка, и в очередях - давка, и директор - паразит, а
не поддакнешь ему - выживет, и готовки эти обедов осточертели, и друзья
эти Сенечкины вечно в доме топчутся, а мне убирай, Сенька рубашки и носки
"Не думай, я ни на что не надеюсь. Просто я счастлив, что где-то,
очень далеко от меня, есть ты на свете".
желает менять ежедневно - стирай; и давление мое проклятое, Ирка
вечно капризничает, Танька хамит - четырнадцать, милый возраст, а Сенька
то и дело в командировках, и остается только надеяться, что сей образцовый
муж мне не изменяет.
Черта с два женился бы на мне Сенька, не будь я в девятнадцать такой,
какой была.
Когда девушка взрослеет и входит во вкус своего положения, ей
совершенно необходимо, чтобы мужики кругом складывались в штабеля. Она
просто-таки все силы к этому прикладывает. А после начинает выбирать среди
тех, кто остался стоять, сама глядя при этом в другую сторону. Не надо бы
хорошим мужикам быть дураками, пусть даже так им на роду написано. Хотя,
если уж человек теряет голову, то не все ли равно, много в ней чего есть
или вообще ничего нет.
Сеньку я отбила у Лерки Станкевич, или, если покороче, сделала его
поверенным своих "тайн". Тянуло Сеньку ко мне не больше, чем к любой
другой смазливой девчонке; сделав пробный заход и решив, что здесь ему все
равно не светит, он стал со мной откровенен. Мужчина находит порой
наслаждение в откровенности с неглупой приятельницей, к которой его влечет
и спать с которой он не надеется; а Сеньке только минуло двадцать.
Дошло, однако, до того, что я готовилась уверовать в дружбу между
мужчиной и женщиной, когда б не тихая Сенькина ненависть к Муратову. О
третьи лишние! - все счастливо влюбленные по чести должны соорудить вам
благодарственный памятник, вроде как собакам Павлова.
Ну а потом произошло то, что в конце концов должно было произойти, и
все стало на свои места.
"Ты снилась мне сегодня. Это было счастье для меня. Я не могу
написать все - ты оскорбишься. Но я ведь не виноват. Я никогда не был так
счастлив. И знаю, что никогда этого не будет в жизни, отлично знаю. Не
сердись. Мне все-таки трудно без тебя".
На следующий день он выглядел спокойным и, уж конечно, слегка
небрежным, самодовольным и очень уверенным - пока, встретившись вечером, я
не объявила ему, что случившееся - ужасная ошибка, прихоть настроение, и
впредь я намерена хранить верность Муратову, коего и люблю.
Люди устроены настолько примитивно - тоскливо подчас становится. Два
дня Сенька ходил бледный и садился не в свои автобусы. На третий он
превозносил как чудо то, что вновь произошло, и больше носа не задирал,
смертельно боясь меня потерять.
Год он приставал с просьбами о женитьбе. У мужчин загорится - будто
на шиле сидят. Как пить дать, не дождаться б мне Сенькиного предложения,
знай он, сколько я мечтала выйти за него замуж. Но через год в этом
возникла необходимость, и мы устроили свадьбу. Славный Муратов никак не
мог взять в толк, почему его не пригласили, и очень обиделся.
Дворцы бракосочетания только-только появились; в белом платье и фате
я ощущала себя совершенно нереально. Больше всего я боялась, как бы в
новых туфлях не поскользнуться на лестнице. И путались ленты, привязанные
к букету. Единственный раз в жизни Сенькина физиономия была тогда
интеллигентно-удлиненной. От волнения он никак не мог надеть мне на палец
обручальное кольцо; пришлось самой. Весьма символично.
И денек стоял - второе июня шестьдесят первого года. А нынче май
семьдесят шестого... Шуточки. Таким макаром еще пяток лет - и будем мы
пить на Танькиной свадьбе.
"Меня не приняли в летное, но нет, я не утратил мечты стать офицером,
через месяц с небольшим я еду в Красноярское радиотехническое училище ПВО
страны. Не знаю, как у меня в дальнейшем сложится судьба, но если я буду
офицером (а я им все-таки буду), я буду счастлив от того, что и крупинка
моего труда будет вложена в то, что небо над твоей головой всегда будет
чистым".
А там, глядишь, бац! - бабушкой-дедушкой заделаемся. Ну, не в сорок,
так в сорок пять. Забавно...
За Танькой небось мальчишки бегают. Красивая девочка растет. Меня-то
саму еще в детском саду поклонники одолевали. А в шестом классе Беляев
трагические письма писал. Димка Носик покупал мороженое - до ангины довел.
А на выпускном вечере я танцевала только с Куявским, мы целовались в
темном спортзале, руки у него были липкими от вина, и он наставил мне
пятен на белое платье.
А с Сенькой все началось на первом курсе, когда ездили на пляж в
Серебряный бор. Он единственный успел загореть и дурачился, развлекая
всех, а лицо такое, - взглянешь - и на душе светлей. У него и сейчас такое
лицо. Разве чуть порезче стало. Оно это лучше даже. Мужественней.
Как мы жили с ним студентами! Он говорит, что задержится после
семинара - и топает разгружать вагоны. Я ему котлеты жарю и говорю, что
уже обедала - сама на картошке сижу. А потом друг другу - сцены на нервах.
Сейчас бы, может, и рада картошку лопать, да талия ползет - диету не
придумать. Гимнастика, бассейн... Больше семидесяти двух сантиметров - ни
за какие блага. Поедем в августе на юг - и как я там, спрашивается, должна
выглядеть? Сеньки опять девицы будут глазки строить.
"Вот только сегодня вечером удалось уединиться в Ленинской комнате. Я
только сейчас сменился с дежурства, стоял дневальным, как раз по очереди
попал с субботы на воскресенье. Увы, так мало у меня сейчас времени. У
меня жизнь и служба идут своим чередом, будни воинские, ничем
примечательным не отличаются".
Машину вести опять мне. Сенька за рулем - это верблюд на метле. Через
пять минут ровного шоссе он начинает самоуглубляться и норовит вмазать в
первый встречный грузовик. Когда защитит
"Вот уже три года я в училище. Не за горами самостоятельная служба,
офицерские погоны. У меня теперь другие интересы, занятия - все
изменяется. Правильно устроена жизнь, конечно, в некоторой степени. Может,
вся моя любовь просто призрак, может, она построена моими мечтами. Нет,
это не так. Я любил, люблю и буду любить тебя. Я всегда и всюду буду
благодарен тебе за то, что благодаря тебе я узнал настоящую любовь,
которая вечна".
докторскую, его лучше возить в багажнике - и он сохранней, и всем
спокойнее.
Этак он к Танькиной свадьбе профессором станет. И как студентам
преподает - непонятно. Ирка через десять минут занятий с ученым папой
ревет и бежит ко мне: ей объяснялись задачи для третьего класса. Задачи,
правда, идиотские, но и сама она бестолковка. Ладно, пускай растет
гуманитаром. Таньку я, надо признаться, больше люблю. И кажется, обе это
чувствуют; скверно.
"Конечно, быть командиром подразделения сразу не просто. Места здесь
красивые, лес, сопки. Но зимой очень холодно, недаром нам дают северный
паек.
Сколько времени прошло, целая жизнь. А началось все в девятом классе,
когда наш класс ездил на картошку. В автобусе я от нечего делать стал
разглядывать тебя. Потом стал думать о тебе и дома. Так все и началось...
Моя любовь к тебе была все сильней и сильней. Эх, жизнь..."
Так, борщ, похоже, готов. Сейчас свистну Таньке - пора на стол
накрывать, Сенька вот-вот явится. Похудел он у меня что-то в последнее
время.
"Шесть лет, как я не видел тебя. Ты меня, конечно, и не помнишь, я
ничего для тебя не могу значить. Я даже не писал тебе, зачем это...
И все равно я любил тебя, и ты любила меня, и я целовал твои губы, я
зарывался лицом в твои волосы, я клал голову тебе на колени, я гладил их,
гладил твои руки и плечи, ты ничего этого не знала, ты была далеко, ты не
думала, не не писал тебе, зачем это об этом, это была не ты, но все равно
это была ты, все равно!
И это ты засыпала на моей груди, это ты прижималась ко мне и целовала
мои глаза, это ты плакала, когда я уезжал, и обнимала меня на вокзалах, и
это всегда будешь ты, и никуда, никуда тебе от этого не деться!.."
Гроза прошла. Май, и земля зеленая. Радуга.
Под головокружительной ее аркой, среди вытянувшихся топольков, стоит
крашенная под серебро пирамидка с красной звездой.
С фотографии, маленькой, несколько выцветшей уже, смотрит легко
светловолосый юноша в военной тужурке.
Лейтенант
Руслан Степанович
Полухин
1941 - 1964
Небо яснеет, искры вспыхивают в мокрой траве, в металлических прутьях
пирамидки.